Записки о животных.. (с)

Кстати, об оленях... Бегу я как-то рано утром по лесу, вроде зарядка, а на самом деле - от обязанностей уклоняюсь. Со мной дог немецкий, тоже отлынивает. Бежим, никого не трогаем. Дог впереди на тропинке, я, соответственно, у него на хвосте болтаюсь. А осень была, ранняя. Туманчик лёгкий, листва под ногами мокрая - звуков совсем не слышно. Ну, знаешь, бывает такая ненавязчивая осенняя тишина.
Мысли где-то бродят, организм сам ноги переставляет. Вдруг рассеяный взгляд начинает подмечать некоторые странности: подозрительно сгустившийся туман, дога, застывшего как статуя ( чуть не сел на него сверху), неглубокие ямки на тропе, парочку сломанных веток, рогатую лосиную морду на расстоянии вытянутой руки, порванную паутинку с капельками дождя, ещё одну часть лося, на этот раз - филейную (причем отстоящую от первой половины на длину, наталкивающую на мысль о хорошей анаконде). Соображаю в критических ситуациях я достаточно быстро, поэтому в рога эти я не врезался. Я застыл. Так и стоим, как в очереди в универмаг.
Я - сзади, дог - впереди меня, и лось - впереди дога. Только лось, по-видимому, никогда в очередях не стоявший, развернулся к воображаемому прилавку задом, а к нам с догом, я полагаю, из природной вежливости, передом. Рогами, проще говоря. Тем временем филейная часть тоже обзавелась собственной мордой, с любопытством наблюдающей за общим пейзажем. Боковым зрением вижу, как из раздвинувшихся кустов на полянку, осторожно переставляя копыта, выходит лосиный тинэйджер, и события начинают развиваться с молниеносной быстротой. Дог, который в арифметике оказался посильнее меня, быстренько вносит коррективы в нашу общую дислокацию, а именно: пятясь, занимает тактически гораздо более выгодную позицию. У меня за спиной. Решив, однако, что данный маневр может быть впоследствие расценен как трусость перед лицом численно превосходящего противника, для сохранения лица (или морды?) предпринимает некоторые действия, цель которых - продемонстрировать нашу полную уверенность в победе.. если вдруг что. Со стороны эти действия выглядели так: он по-жирафьи вытянул из-за меня шею, посмотрел лосиной морде прямо в глаза.. и гавкнул. Негромко так. Но отчетливо. Какую-то секунду мне показалось, что он раздумывал - не плюнуть ли еще презрительно.. сквозь зубы? Но потом решил, что данной демонстрации силы более чем достаточно и убрал свою башку восвояси. То есть опять за меня. Он своё дело сделал. Он не трус (не то что некоторые).
Сцены всех мыслимых и немыслимых расправ кинопленкой понеслись перед моим мысленным взором. Я его душу. Я не разрешаю ему встать мне на новый пиджак грязными лапами. Я не разрешаю ему снять моё пальто зубами с вешалки и устроить на нем лежанку. Я глажу в его присутствии кошку. Я категорически против его копания в сумке приехавших гостей, пока мы обнимаемся в прихожей, после которого они недосчитались палки колбасы, пяти яиц вкрутую (в скорлупе), килограмма ирисок (в обертках и в целлофановом пакете) и куска хвойного мыла (без мыльницы, надо отдать ему должное). Я надеваю ему на голову пустое мусорное ведро, потому что весь мусор он разложил по мере ухудшения вкусовых качеств по всей кухне. Я напоминаю ему, как в порыве алчности он примёрз к консервной банке на улице. Я запрещаю ему под видом нежного складывания башки на колени вытирать об меня морду после обеда. Я ем в его присутствии мясо. Я отправляю его в туалет ночью, на мороз. Согнав перед этим со своей кровати. Я выкопал его любимый столбик во дворе. Нет, выкопал вообще всё. И закопал. И закатал всё асфальтом, насколько хватает глаз. Ни одной, даже самой малюсенькой возвышенности. Вот тебе. Получил? Короче, в этот момент я его не любил. В конце концов меня можно было понять. Всеми остатками первобытных инстинктов, не добитых во мне цивилизацией, я чувствовал, что настал момент истины. Ушло время размышлений. Настало время действий. Внимание обострилось, сконцентрировавшись на самом важном.
Среднестатистический цивилизованный европеец, жалобно пискнув, уступил место зверю, дремавшему в глубине много тысячелетий. Сыну природы. Дикому и необузданному. Мощному и грациозному, опьянённому своей силой. Я преобразился. Во мне проснулся заяц....
Пора! Лес взорвался треском. Мы все побежали. В разные стороны, я так полагаю. Потому что через пять минут бешеной гонки местность вокруг была совершенно незнакомой, я был один и без видимых телесных повреждений. Бежал я, конечно, быстро, но мысль о том, что всем остальным участникам забега я проигрывал в количестве ног, как минимум, вдвое, плавно перетекла в предположение, что выбранное мною направление было уникальным и единственно верным (надо отдать мне должное). Сердце, посетив за эти пять минут удаленные филиалы в ушах и в пятках, с неохотой возвращалось в места привычной дислокации. Я медленно брёл домой. Клочками белой ваты остатки тумана таились в ложбинках. Робкие лучи, пробегая по безумно жёлтому клёну, зажигали капельки воды на его резных листьях. Я был счастлив.

Что значили эти лохмотья, ещё недавно бывшие весьма неплохим спортивным костюмом, против радости от возможности вот так запросто общаться с живой природой, из которой все мы, собственно, и вышли. Или убежали. Очень хорошо, что живыми.