Кстати – о баранах.
Дело было на большой стоянке – палаток на восемь, причем на стоянке этой мы загорали уже денька два. Причиной тому были наши тренировки на ближайшем леднике : как правильно сверзнуться со стенки, чтобы не одному, а прихватить с собой всю связку (большим коллективом вы сможете поочереди орать «спасите-помогите», а не надрываться в одиночку), как надо выбирать рюкзак, чтобы обязательно с едой – тогда товарищи непременно вернутся за вами, в случае вашего попадания в трещину, когда им понадобится хлеб и варенье ( кстати, в перерывах между криками о помощи вам будет чем скоротать досуг с таким рюкзаком). Но надо учесть, что рюкзак со столовыми приборами искать никто не станет, так что и тащить его на себе нет смысла. Зато вы сможете испытать ни с чем несравнимое удовольствие, сбросив его в пропасть. А если внизу еще и речка протекает – вашему восторгу не будет предела! На то, чтобы постигнуть эти , а так же многие другие тонкости альпинизма, необходимо время. Для того, что бы пережить это время, необходимо хотя бы изредка вместо снега, льда, веревок и перчаток класть в рот что-нибудь съедобное. Короче – нужны запасы провизии. Они у нас были. Но как оказалось, на этой площадке были не только мы и провизия. Там были еще и бараны. Расположился наш лагерь как раз в таком месте, где трава уже закончилась, а снег еще не начался, но баранов это не смущало. Их по моему вообще ничего не смущало. Даже выражение наших лиц, после того как мы три часа ползли на скалу используя все мыслимые виды страховки только для того, что бы перевалив через последний камешек перед вершиной упереться взглядом в наглую баранью морду. При этом они еще умудрялись там почесываться, не собираясь делиться с нами ни дюймом пространства. Но это не самая большая проблема, связанная с баранами. Основной проблемой в наших с баранами отношениях стала любовь. Они тоже любили запасы провизии. А так как своих у них не было, то они любили единственные, имеющиеся в наличии – то есть наши. Но мы к провизии испытывали точно такие же чувства. Тем более мы ее сюда тащили. И к тому же, в отличие от баранов, мы не могли есть траву. А они – не хотели. Вот этот любовный треугольник и развился со временем в настоящий боевик.
После двух дней в горных ботинках у тройки девчат откуда ни возьмись появилось неодолимое желание приготовить всем остальным, уходящим на ледник, потрясающий ужин. Был обещан борщ, плов, танцы в купальниках и даже чай с сахаром. Уговаривать никого не пришлось, после каши с сухарями перспектива украинско-узбекской кухни вселила в сердца топающих навстречу ледяному безмолвию небывалое воодушевление. Оставив лагерь на бравую троицу, обладатели крепких пяток резво убежали к сияющим вершинам, мысленно облизывая вечернюю тарелку после третьей добавки. И вот настал долгожданный вечер. Обледеневшие снаружи и оголодавшие внутри неслись мы по направлению к лагерю, не разбирая дороги. Разгоряченное воображение рисовало сцены предстоящего пиршества, настороженное ухо уже улавливало уютное бульканье закопченных котелков на примусах, и лишь обоняние вносило некоторый диссонанс. Ничем не пахло. В смысле – ничем съедобным не пахло. И это при том, что к концу третьего дня мы с легкостью могли по запаху найти позапрошлогоднюю конфетную бумажку, даже под снегом. Олени с их ягелем отдыхали. И самое главное - вокруг бродили бараны. Много баранов. А надо заметить, что всю еду уходя из лагеря, мы заваливали камнями. Но в этот раз мы так не сделали. Охрана ведь осталась! Жаль, что бараны об этом не знали. Со стороны передовых частей послышались вопли. Картина, открывшаяся нашему взору, была ужасающей. Стадо баранов саранчой прошлось по лагерю. Их армия в белых маскхалатах уже завершила основное мародерство, и теперь лениво высматривала малозначительные детали, представляющие даже сомнительных кулинарный интерес. Перевернутые котелки разбросаны на расстоянии , свидетельствующем о том, что осады не было. Был штурм. Тут и там вспыхивали и затихали мелкие стычки за право сожрать жалкие остатки целлофановых пакетов. Некоторое оживление наблюдалось возле палатки, где проживала наша поварячья троица. Здоровенный баран стоял у входа, периодически засовывая башку за матерчатый вход. Раздавался гулкий удар чем-то металлическим, после чего баран высовывался наружу, и удовлетворенно тряс башкой. На всей его физиономии было написано нескрываемое удовольствие. Наше контрнаступление было впечатляющим. Еще две минуты назад я размышлял, не стоит ли мне рухнуть поперек тропы, а теперь я летел вперед, свистя и улюлюкая как Чингачгук. Звенели боевые ледорубы, сверкали в лучах заходящего солнца каски, бряцали на груди карабины и закладки, толстенные ботинки без устали опускались на трусливо поджатые зады позорно бегущих воришек. Лагерь был снова наш. Охрипших и отчаявшихся кавказских пленниц нашли в полуобморочном состоянии, причем первого вошедшего в эту парусиновую цитадель спасло только то, что он был в каске, и вползал головой вперед. Ледоруб из ослабевших рук мы не могли забрать минут пять, пытаясь разжать тонкие девичьи пальчики. Все были живы, все были в сборе. Отшумели истерики, упреки и боевые подробности. На завтра было намечено возвращение на базу. Провизии не было.
Был поздний вечер в горах и огромные звезды. Холодные и манящие одновременно. Был чай с чабрецом, и молчаливое умиротворение смотрящих на огонь. Была горячая кружка в двух ладонях «лодочкой», гревшая руки. Был ветер из долины, коснувшийся щеки и принесший с собой запах незнакомой травы. Была тишина костра , когда единственным звуком оставалось его уютное потрескивание. Была жизнь. Настоящая и правильная. На ужин был шашлык.
